Генеральный секретарь ООН Антониу Гуттериш 10 марта 2021 года сделал заявление, касающееся 10-летия начала сирийского конфликта, которое обычно отсчитывают с 15 марта 2011 года, когда силы безопасности впервые применили оружие против протестующих.
«Сотни тысяч сирийцев погибли. Миллионы стали беженцами. Бесчисленное число сирийцев были незаконно задержаны и подвергаются пыткам. Многие пропали без вести или живут в условиях неопределенности и немыслимых лишений, – констатировал глава ООН. – На протяжении всех этих десяти лет мир наблюдал, как Сирия скатывается в пучину разрушений и кровопролития». Гутерриш подчеркнул, что массовые нарушения прав человека и международного гуманитарного права, которые совершали все стороны сирийского конфликта, до сих пор остаются безнаказанными.
«На [сирийские] дома, школы, больницы и рынки сыпались бомбы и минометные снаряды. Против сирийцев применялось химическое оружие, вызвавшее немыслимые страдания. Многие города оказались в осаде, а их жители умирали от голода».
«Невозможно даже представить в полной мере масштабы опустошения и разрухи в Сирии, но совершенно очевидно, что народ страны пострадал от преступлений, подобных которым мир мало видел в этом столетии», – заявил Гутерриш. Он призвал остановить зверства в Сирии и привлечь виновных к ответственности.
Тем не менее спустя 10 лет после начала конфликта есть признаки определенной стабилизации. Так, уже год не проводятся масштабные военные операции, которые могли бы стать причиной массовой гибели гражданских лиц и спровоцировать новые потоки беженцев. При дальнейших усилиях мирового сообщества, но прежде всего Турции и России, можно ожидать, что удастся найти некий компромисс, который бы позволил не только сохранить затишье на более длительный период, но и поспособствовать поиску новой формулы мирного урегулирования, так как все прежние форматы исчерпали себя.
Ну а пока, на первый взгляд, основные итоги сирийской гражданской войны выглядят следующим образом. В военном плане победителем, хоть и не безусловным, пока видится режим Асада, который, однако, испытывает серьезные проблемы экономического, социального и структурного плана, а его легитимность по-прежнему сомнительна в глазах значительного количества международных акторов. Кроме того, без внешней поддержки Дамаск до сих пор не способен успешно проводить военные операции.
Оппозиция считается проигравшей стороной, по сути лишившись своей субъектности и не способной самостоятельно принимать решения. Но опять же, проигравшей не безусловно, так как она еще обладает военным потенциалом, территориальным контролем, внешней поддержкой и признанием ведущими мировыми и региональными столицами.
С учетом этого и перспективы Асада также выглядят не так однозначно. Так, многие эксперты согласны с тем тезисом, что, хотя официальный Дамаск выиграл войну, он еще очень далек от того, чтобы выиграть мир. Последнее будет сделать намного сложнее, и есть угроза, что сама победа в войне окажется «пиррова». Хотя в среднесрочной перспективе режиму в Дамаске вряд ли что-то угрожает.
Несмотря на то, что Асад контролирует большую и наиболее густонаселенную часть страны, фактически там проживает только половина сирийцев. При этом из 20 млн граждан САР около 7 млн – это беженцы за рубежом, еще 4-5 млн – это жители и временно перемещенные лица в Идлибе и на сирийском северо-востоке.
Таким образом, под контролем режима оказалось менее половины населения страны, что создает серьезные проблемы для признания его легитимности. Любой исход выборов может быть поставлен под сомнение с учетом того, что участие в них будут принимать меньше половины сирийских избирателей (вынося за скобки возможные фальсификации).
Что касается оппозиции, то она стала во многом «карманной», и, хотя можно говорить о ее определенной консолидации и интеграции, достигается это в основном за счет усилий Турции, зависимость от которой лишь увеличивается. Та сирийская оппозиция, которая имеет реальный территориальный контроль и располагает военной составляющей, координирует свои действия с Анкарой.
Тем не менее, сам «официальный Дамаск» вынужден в не меньшей степени действовать с оглядкой на своих внешних покровителей в лице Ирана и России. В обмен на финансовую и военную помощь, которые позволили режиму Асада остаться у власти, он отказался и от большей части своего суверенитета. Это касается и его согласия с долгосрочным иностранным военным присутствием на сирийской земле, и не только иранским или российским.
Так, например, когда Дамаск заявляет, что нахождение турецких войск в Сирии незаконно, то он в некоторой степени лукавит – по крайней мере, когда речь идет об Идлибе. Соглашение о размещении турецких вооруженных сил в этой «зоне деэскалации» было достигнуто на шестом раунде переговоров в Астане в сентябре 2017 года странами «астанинской тройки» – Россией, Ираном и Турцией, а параметры их присутствия были согласованы и одобрены всеми участниками до того, как турецкие военные вошли в Идлиб. Режиму Асада ничего не оставалось, как признать подобное положение дел и решения, принятые «астанинской тройкой».
С другой стороны, следует отметить, что и в таких условиях Дамаск оказался способен проводить собственную линию. Режиму Асада нельзя отказать в умении использовать отличия в подходах Тегерана и Москвы к сирийскому урегулированию для принятия самостоятельных решений или навязывания тех или иных схем действий своим партнерам. Хотя ясно, что самостоятельность эта опять же весьма относительная и не может выходить за определенные внешними силами рамки.
В целом же, говоря про роль зарубежных игроков в сирийском конфликте, не может быть однозначной оценки.
Так, российская сторона сыграла важную роль в борьбе с терроризмом ИГ в Сирии. Другой вопрос, что РФ не смогла обозначить в отношениях с Асадом ту черту, через которую не следовало переступать. Москве было бы целесообразно удерживать большую дистанцию в отношениях с Дамаском и не «смешиваться» с сирийским режимом. В связи с чем российская военная кампания, в качестве главной цели которой была изначально озвучена борьба с ИГ, превратилась в полноценное участие Москвы в гражданской войне в Сирии на стороне Дамаска против всех противников сирийского режима.
В итоге положение резолюции СБ ООН 2254 так и не смогли быть имплементированы, а режим Асада, укрепившись за счет поддержки Москвы и Тегерана, не считает нужным проводить какие-либо реальные политические и экономические реформы. Это накапливает в стране, в той ее части, которая находится под властью Асада, протестный потенциал, который рано или поздно может вновь вырваться наружу. А режим санкций практически не оставляет надежды на полноценное восстановление экономики и инфраструктуры страны.
Так, в действительности даже работа Сирийского конституционного комитета (СКК), которая должна была «перекрыть» в информационной повестке имплементацию положений резолюции 2254, была фактически провалена. Сирийский режим на самом деле даже не представлен в СКК, а сам Асад указывал, что «правительственный» список комитета отражает только точку зрения руководства страны, но не представляет его и должен считаться «поддерживаемым правительством», а не «правительственным». Когда дело доходит до Конституционного комитета, цель Дамаска – обеспечить лишь имитацию участия, чтобы отложить работу комитета на достаточно долгое время, чтобы Асад выиграл президентские выборы 2021 года в соответствии с действующей конституцией.
Что касается Турции, то и ее роль в сирийском конфликте неоднозначна. Так, достаточно распространено критическое мнение, что участие Анкары в операциях против ИГ в Сирии стало запоздалым, а сирийская вооруженная оппозиция по сути превратилась в турецких «прокси».
С другой стороны, несмотря на то, что Турция использует сирийскую оппозицию для решения собственных задач, таких как борьба с филиалами РПК, действующими на территории САР, турецкое военное присутствие в Идлибе играет и позитивную роль, так как соответствует интересам миллионов находящихся в этом регионе сирийцев.
В этом контексте необходимо также обратить внимание и на специфику сирийской гражданской войны. Конечно, конфликт не является межконфессиональным, однако по мере его развития роль конфессионального и этнического факторов в гражданской войне возрастала.
Первоначальным успехам восставших сирийцев как раз способствовало то обстоятельство, что протестующие, сплотившиеся против режима Асада, представляли собой самый широкий разрез сирийского общества. Там были христиане и мусульмане, алавиты и друзы, феминистки, атеисты и верующие, туркоманы и курды, националисты и троцкисты. Именно подобная «массовость» выступлений не позволила силам Асада их подавить в зародыше и дала время оппозиции для организации вооруженного сопротивления.
В то же время, по мере развития военного противостояния, с одной стороны рельефно начали проявляться разногласия между столь различными по взглядам оппозиционерами, а в лагере восставших начинает доминировать арабо-мусульманская часть ее спектра, которая вытесняет на периферию представителей всех иных групп. Поэтому, например, христиане или алавиты представлены исключительно в мигрантских оппозиционных объединениях, но не в связанных с вооруженной оппозицией группировках.
В свою очередь, Асад вынужден был все больше опираться на алавитов, которые стали по сути заложниками сирийской гражданской войны, и даже те из них, кто был противником режима, начали в конце концов выступить в его поддержку. Наиболее боеспособные части САА и проправительственных ополчений состояли из алавитов, которые были гораздо более устойчивы в боях, чем формирования из поддерживающих Асада суннитов. Пусть последних и было большинство в силах режима, но на них нельзя было положиться.
Все это привело к тому, что острота конфликта заметно возросла и появилась угроза проведения этно-конфессиональных чисток. Поэтому в такой ситуации полная и безоговорочная победа одной из сторон конфликта представлялась бы недопустимой. В случае полной победы оппозиции, с большой долей вероятности, алавитское и иные конфессиональные меньшинства оказались бы под угрозой массовых репрессий под предлогом их «пособничества режиму» в его преступлениях. Соответственно, российская военная операция в САР позволила не допустить захвата алавитских регионов, прежде всего Латакии и Тартуса силами оппозиции.
В то же время турецкое военное развертывание воспрепятствовало переходу под контроль Асада Большого Идлиба и находящихся там жителей и временно перемещенных лиц (до 3 млн), которые в подавляющем большинстве являются убежденными противниками режима, оказавшимися в этом регионе именно из-за невозможности находиться на территориях, где действует армия Асада, чтобы не быть подвергнутыми репрессиям и преследованиям, похищениям и внесудебным казням в качестве «пособников террористов».
Поэтому в настоящий момент тема Идлиба видится краеугольным камнем в формировании фундамента дальнейшего урегулирования в Сирии. От способов решения этой проблемы будет зависеть, в каком направлении будет идти разрешение сирийского кризиса следующие 10 лет. Пока в этой «зоне деэскалации» находятся турецкие вооруженные силы, шансы на то, что она перейдет под контроль режима Асада, не столь велики. Задача усложняется и тем, что необходимо найти такую формулу, с которой бы согласились все стороны внутреннего конфликта – и режим Асада, и оппозиция.
