В начале октября французский президент Эммануэль Макрон вызвал бурю негодования во всем мусульманском мире своими словами о том, что ислам находится в кризисе, а значит необходимо создать просвещенный республиканский «французский ислам».
Разумеется, речь Макрона вполне соответствует духу французского секуляризма (laïcité), который остается основополагающим принципом французского национального государства и по-прежнему играет важную роль в выработке политики в отношении религиозных меньшинств во Франции.
Секуляризм по-французски – это не просто юридический принцип, но еще и важный национальный идентификатор для французских граждан, так что речь Макрона была по-настоящему «французской». И все же в растущей радикальности французского laïcité есть новые нюансы, о которых мы еще поговорим.
Секуляризм во Франции: исторический обзор
Секуляризм считается одним из основополагающих принципов французского государства. Он возник в результате десятилетий борьбы между католической церковью и республиканцами, особенно между 1870 и 1905 годами.
До Великой французской революции католическая церковь и французское государство находились в состоянии теснейшего сотрудничества. Государство принимало католицизм как государственную религию, и, говоря о тесных отношениях между церковью и государством, многие современники называли Францию «старшей дочерью церкви». Взамен церковь поддерживала французского короля, узаконивала его власть и признавала в качестве высшего авторитета в мирских делах. При этом французская церковь была относительно независима от папы римского в своих национальных делах, хотя и не порывала полностью с Римом, как это произошло в Англии.
Дружеские отношения между католической церковью и государством оказывали явное влияние на некатолические меньшинства. Некатолики не считались полноценными гражданами страны на протяжении большей части ее дореволюционной истории. Протестанты пользовались религиозной свободой лишь ограниченное время: Нантский эдикт, изданный французским королем Генрихом IV в 1598 г., гарантировал религиозную свободу для протестантов, но Людовик XIV отменил указ в 1685 г. с помощью эдикта Фонтенбло, ставящего французских протестантов в уязвимое положение.
Но отношения между государством и церковью радикально изменились после Французской революции, которая развела по разные стороны «веру и гражданство» и открыла новую главу в истории отношений между религией и обществом. Интересно, что в первые годы после революции католическая церковь не занимала враждебной позиции по отношению к государству. Некоторые лидеры католической церкви даже поддерживали революционные республиканские идеалы, как, например, аббат Грегуар, ведущая фигура французской церкви и горячий сторонник республики.
Тем не менее, чем больше увеличивался авторитаризм революционеров, тем более ухудшались отношения между революционными силами и церковью. Постепенно революционные группы стали рассматривать клерикализм церкви как вызов их политическому авторитету и угрозу суверенитету республики.
Новые лидеры стремились ослабить религию в политической и общественной жизни, изгнав ее в частную сферу. Антиклерикальное движение расширилось и приобрело сторонников, особенно среди левых республиканцев. Этот антиклерикализм был ответом на претензии церкви на политическое доминирование в стране (так, церковь была крупнейшим землевладельцем во Франции), но формально он не был антирелигиозным. Революционные антиклерикалы утверждали, что они не против религии, если только она остается в частной сфере.
Новое революционное государство постепенно входило в конфликт с церковью и отнимало ее привилегии. В последнее десятилетие 18-го века государство признало протестантов и евреев равноправными гражданами республики. В 1790 году революционеры приняли закон о прекращении связей французской церкви с Ватиканом.
Папа не признал этот закон, и в итоге Францию охватила кампания «дехристианизации» в духе воинствующего большевизма – уничтожались статуи, разрушались кресты и колокола, церкви превращались в склады, христианский календарь заменялся на революционный, священники подвергались репрессиям, христианское учение заменялось революционным культом Разума, а затем и культом Высшего Существа.
Кампания дехристианизации, с одной стороны, стала логичным продолжением материалистической философии некоторых лидеров Просвещения, таких как Вольтер, а с другой – дала возможность выплеснуть все накопившееся негодование на церковь.
После череды конфликтов Наполеон Бонапарт и Папа Пий VII подписали в 1801 году конкордат, в соответствии с которым структурировались отношения между французским государством и Римом. Папа отказался от своих претензий на бывшую церковную собственность, конфискованную государством. Вдобавок Рим больше не должен был назначать католических епископов и священников во Франции. От французского духовенства требовалось присягнуть на верность французскому государству.
Взамен Наполеон принял католицизм как религию «большинства французского народа» (но не как религию Франции!). Государство должно было платить зарплату священникам, а французская церковь оставалась верна Риму только в доктринальных вопросах.
Три года спустя Гражданский кодекс 1804 года гарантировал все свободы для некатоликов. Это событие стало важной вехой в упадке доминирования французской католической церкви.
Кстати, в свете конкордата 1804 года популярное сравнение Макрона с Наполеоном обретает новые грани. Макрон следует по стопам Бонапарта не только из-за своих имперских внешнеполитических амбиций, но и потому, что хочет тоже поставить окончательную точку в радикальном и окончательном подчинении религиозной общины (теперь уже мусульманской) светскому государству, оборвав все ее связи с единоверцами за пределами Франции и добившись полного подчинения.
Впрочем, будем справедливы к Бонапарту. Тот, по крайней мере, оставлял теологические вопросы на усмотрение самих католиков и не собирался реформировать католическую религию как таковую, потому что она «в кризисе».
В первые годы революции антиклерикальное движение напрямую не касалось религии. Скорее, оно было направлено на снижение институционального авторитета церкви. Эта ситуация постепенно менялась во второй половине XIX века, когда позитивистские идеи эпохи Просвещения распространились среди республиканских политиков. Антиклерикалы конца XIX века, по словам историка Жана Бауберо, воспринимали религию как «устаревшее объяснение мира, которое предлагало только отсталую ориентацию, не имеющую отношения к контексту современной демократии».
Жан-Жак Руссо, идеи которого оказали влияние на многих французских республиканцев того времени, считал, что республиканский общественный порядок должен заменить религию. Согласно Руссо, республика отвечает за воспитание социальных и моральных добродетелей, которыми традиционно занимается церковь. По мнению историков, такое мировоззрение есть не что иное, как «светская религия».
Чтобы противостоять подъему республиканцев и восстановить свое социальное и политическое положение, католическая церковь вошла в союз с монархистами. В новом политическом контексте католики и монархисты боролись против антиклерикалов и республиканцев. Это был разрыв, сформировавший всю политическую борьбу в Третьей республике, возникшей после поражения Франции во франко-прусской войне 1870 года.
Третий республиканский период, который иногда в исторической литературе называют «войной двух Франций», имел важное значение для отношений между государством и религией во Франции. Республиканские политики выигрывали выборы в первые четыре десятилетия Третьей республики. Эти избирательные победы дали республиканцам возможность сформировать французскую политическую систему и закрепить примат республики над церковью и монархией. К 1879 году правительство было в руках фанатичных республиканцев, расчистивших путь для программы laïcité [секуляризма].
Прежде всего интересы церкви и государства столкнулись в области образования. Новые светские интеллектуалы усилили критику участия церкви в образовании. Они утверждали, что церковь должна дистанцироваться от образования, потому что ее учение не соответствует времени.
Республиканцы рассматривали образование как инструмент для взращивания «новой демократической социальной мобильности и формирования свободных, толерантных и социально ориентированных активных граждан». По словам историка Рамазана Кылыча, целью Третьей республики было не только прекращение участия церкви в государственном образовании, но и создание, формализация и распространение левого республиканского идеала, призванного противостоять католическому влиянию.
Эти идеи будут реализованы в 1882 году, когда Жюль Ферри, считающийся отцом-основателем современной «республиканской школы» (l’école républicaine), стал министром образования. Ферри издал серию законов, секуляризовавших общественное образование. Позже, в 1886 году, священникам запретили работать учителями в государственных школах. Вытеснив религию из школ, французские республиканцы смягчили свою позицию и согласились на ограничение религии только в публичной сфере.
В 1905 году республиканцы и католики пришли к компромиссу, и парламент принял закон о разделении церкви и государства. Согласно этому закону, государство не признает и не субсидирует какую-либо религию. Государство должно быть нейтральным в религиозных вопросах. Церковные здания, построенные до принятия закона, становятся государственной собственностью, и именно государство следит за их состоянием. В то же время государство гарантирует свободу вероисповедания в частной сфере.
Фердинанд Бюиссон, видный деятель республиканцев, так резюмировал реформы : «Что осталось от католической церкви? Единственная роль, которую нельзя разумно отнять: религия, одна религия. Ибо даже мораль, так долго связанная с религией, была отделена от нее. Наши законы, наши правила, даже наши школы больше не знают ничего, кроме светской морали».
Конечно, у правил, установленных законом 1905 года, оказались противники с обеих сторон. Некоторые более радикальные секуляристы (особенно социалисты) посчитали его недостаточным, а сами католики тоже продолжали бороться за свое место под французским солнцем. Французский секуляризм особому испытанию подвергся в годы Второй мировой войны, когда Германия оккупировала Париж и установила марионеточный режим генерала Филиппа Петена (режим Виши).
Вишистский режим отменил законы 1905 года и старался повсеместно восстановить католическую мораль во Франции. В итоге после поражения Германии это обернулось еще большей секуляризацией. Теперь принципы секуляризма были включены в преамбулу конституции.
С тех самых пор, несмотря на возникавшие периодически конфликты, можно сказать, что французский секуляризм одержал окончательную победу над церковью внутри самой Франции. Но со второй половины 20 века у него появился новый противник — мусульманская община Франции.
Мусульмане и французский секуляризм
Безусловно, отношения Франции с мусульманами, в том числе с теми мусульманами, которые считались подданными Парижа, начались задолго до 1980-х годов. Однако колониальный опыт Франции – это отдельная большая тема. В данном случае нас интересуют отношения Франции со «своими» гражданами-мусульманами, количество которых стало резко расти после распада французской колониальной системы.
Интеграция мусульман в более широкое французское общество встала на повестку дня французских правительств с 1980-х годов. Изначальная политика французского государства была скорее нейтральной, чем ограничительной. Со временем, осознав, что мусульмане во Франции – это уже не просто иностранцы, правительства стали стремиться к большей регуляции. Одним из таких шагов к контролю стало создание централизованной мусульманской организации, которая должна была, по идее, представлять все мусульманские общины перед лицом официального Парижа – Французского совета мусульманской религии (CFCM).
Согласно договору между государством и мусульманскими организациями, каждая мечеть во Франции обладала избирательным весом, основанным на площади их молитвенных помещений. В зависимости от их площади мечети выдвигали главных выборщиков для избрания двух третей административного комитета. Оставшуюся треть членов комитета назначает министерство внутренних дел. Два министерских советника должны присутствовать на заседаниях совета. Этот совет был создан в 2002 году и стал одним из самых первых шагов правительства по созданию т. н. «французского ислама».
Другим таким шагом стала поддержка властями мечетей. Долгое время единственной мечетью, которая получала какую-либо официальную поддержку, была Большая мечеть Парижа, очень важный центр в отношениях Парижа со своими бывшими колониями. Но чем больше становилось мусульман во Франции, тем больше они нуждались в мечетях и молитвенных комнатах.
Хотя это всегда было спорным вопросом и многие политики выступали против такой поддержки, многие считали, что большие мечети облегчат интеграцию мусульман во французское общество, потому что они заменят меньшие, неконтролируемые и подпольные мечети. Строительство больших мечетей делало мусульман более «отслеживаемыми». Отражая эту мотивацию, тогдашний министр внутренних дел Николя Саркози однажды заявил, что французы должны бояться не минаретов, но гаражей и подвалов.
Если со строительством мечетей мусульмане Франции часто получали поддержку, то в вопросе исламских школ они находили куда меньше энтузиазма у властей. Образование остается крайней чувствительной темой, что хорошо показала еще история отношений католиков и государства. Во Франции религиозные школы имеют право на государственное финансирование на основании закона 1959 года. Согласно этому закону, государство оплачивает около 80–85 процентов расходов этих школ, а взамен религиозные школы должны преподавать утвержденную государством учебную программу и принимать любых учеников.
Несколько мусульманских школ подали заявку на такой контракт с государством, но к 2014 году лишь один Лицей Аверроэса в Лилле получал государственное финансирование. Все остальные школы, по мнению властей, не соответствуют необходимым критериям. Как правило, это приводит к тому, что мусульманские родители вынуждены отдавать своих детей либо в государственные, либо в католические частные школы.
Впрочем, какими бы непростыми ни были отношения между общиной мусульман и государством раньше, все станет гораздо сложнее в последние 20 лет.
