Распространение ислама в Волжской Булгарии, начавшееся 1100 лет назад, затронуло не только собственно булгарские группы и племена (эсгел, сувар, барсил), но и иные народы, входившие в Булгарский эмират.

Например, в булгарский период (Х-XIII вв.) ислам приняла часть мордвы. Об этом упоминал Гильом де Рубрук, монах-францисканец, в 1253-1255 годах посетивший Улус Джучи («Золотая Орда»). В частности, он сообщает о племенах, именуемых «мердас, которых латины называют мердинис, и они — сарацины (то есть мусульмане)».

Принято считать, что под племенами «моксель», которые исповедуют язычество, следует понимать мокшу, а под мердас — эрзю: два народа, которые объединены под названием мордва. В европейских источниках тех времен мордва называлась мердас, мердинис, мердиум, мордани, мордуа или мордуинос и обычно соотносилась с эрзянами (эрзя).

Также достаточно косвенных указаний, чтобы прийти к заключению о том, что распространение мусульманства у удмуртов и коми также началось в булгарский период, то есть до XIII века. Известно, что булгары распространяли свою власть на земли пермских финнов, предков современных удмуртов и коми. Благодаря появлению на этих территориях булгарских форпостов и вовлечению пермских и северо-камских племен в торговлю и даннические отношения с Волжской Булгарией, среди коми и удмуртов начал распространяться ислам.

На это указывает, например, найденный мусульманский некрополь в крупнейшем историческом центре удмуртов, на городище Иднакар. Хотя в полной мере проследить ход исламизации удмуртов в булгарское время достаточно сложно, но образование этнической группы бесермян, некогда мусульман с родным удмуртским языком, рядом этнографов относится именно к булгарскому времени.

После некоторого перерыва, связанного с монгольским нашествием и гибелью Булгарского эмирата, исламизация финно-угорских племен продолжилась после принятия ислама в Золотой Орде в начале XIV в. На это указывают раскопки мусульманских городищ на землях восточных финнов, таких как Мохши, Муранский и Аткарский могильники в Центральной России и Поволжье. Процесс исламского призыва к финно-угорским народам продолжался и в период Казанского ханства.

Однако этот процесс обращения в ислам был недостаточно последовательным. В ислам переходили прежде всего представители феодальной финно-угорской знати, вынужденной приспосабливаться к интересам господствующей кыпчакской верхушки, уже ставшей мусульманами.

Вместе с тем, верования большинства финно-угорского населения, принявшего ислам, но оказавшегося вдали от исламских центров и часто оставленных на произвол судьбы после обращения, постепенно деградируют до уровня языческо-мусульманского или мусульманско-языческого синкретизма. Этот процесс, вероятно, ускорился после присоединения Казанского ханства к Московскому государству.

Однако даже сохранявшиеся в подобных синкретических культах элементы исламского единобожия серьезно затрудняли у финно-угорских народов деятельность христианских проповедников, на что, в частности, обращал внимание находившийся на русской службе англичанин Пери в XVIII веке:

«Я часто пользовался случаем разговаривать с ними (Мордва, Меря, также Черемышские Татаре) об их вepе, и они говорили мне, что употребление икон русскими пугает их при мысли о принятии этой веры. Так как Бог Один, то люди не могут его изображать или описывать, и они, поднимая глаза к небу, говорят, что там обитает Тот, которого они боятся, и который останавливает их от злого дела; они страшатся, переменив свою вepy, лишиться его благословения».

Достаточно глубокие корни ислам пустил среди черемисов, как ранее называли марийцев, процесс интеграции которых в Казанское ханство шел весьма активно.

В частности, барон Сигизмунд фон Герберштейн, дважды 1517 и в 1526 гг. побывавший в Московии, указывал: «Народ под названием черемисы живет в лесах под Нижним Новгородом. Они имеют собственный язык и следуют учению Магомета».

Сведения барона подтверждал и Александр Гваньини, составивший в первой половине 1570-х годов «Описание Европейской Сарматии»:«Племена являются смешанными и называются черемисами. А они исповедуют учение не христианское, а магометанское».

Мусульмане-марийцы стали одними из наиболее непримиримых противников Ивана Грозного в его борьбе с Казанским ханством и пытались сохранить это мусульманское государство уже после падения Казани на своих землях. Для основной массы левобережного марийского населения эта война не была восстанием, поскольку свое новое подданство признали только представители приказанских марийцев.

В то время как 1552-1557 гг. большинство марийцев вело по сути внешнюю войну против Московского государства вместе с остальным населением Казанского ханства, которое еще не было завоевано Иваном Грозным после падения Казани.

Этой борьбой руководил марийский князь Мамич Бердей, возглавлявший в 1552-1554 небольшое татаро-марийское войско. Он смог добиться значительных успехов и увеличить свой отряд численно. Тогда и возникла идея воссоздания Казанского ханства.

Для этого Мамич Бердей пригласил в 1555 г из Ногайской Орды царевича Ахпол-бея, который прибыл со своим отрядом в 300 воинов. Однако вреда от него оказалось больше чем пользы, так как царевич занялся грабежами марийского населения, за что был вскоре казнен.

Под руководством Мамича Бердея находилось двадцать тысяч воинов — луговых марийцев, татар, удмуртов. В марте 1556 он попытался вовлечь в повстанческое движение горных марийцев и чувашей, но вследствие предательства был схвачен сотником Алтышом, был выдан русским властям и казнен в Москве.

Однако на этом борьба марийцев не прекратилась, и сын Мамича Бердея — Качак и марийский князь Адай просили у крымского хана Девлета Гирея прислать им крымского царевича, чтобы его можно было объявить казанским ханом, и подкрепление вместе с ним. Заручившись поддержкой, они продолжили борьбу, которая продолжалась до 1584 года.

По всей видимости, большая часть марийцев-мусульман со временем пополнила татарский этнос, в то время как иные были крещены.

Что касается уже упомянутой выше мордвы, то ислам по-прежнему исповедовался частью эрзи и мокши еще в XVI веке, когда они уже находились под властью Москвы. Рафаэль Барберини, итальянский аристократ, посетивший Московию в 1564 году, сообщал об этом:

«На этом пространстве, между означенными двумя реками, находятся большие леса, в которых обитает народ — Мордва (popoli Morduisti), частью идолопоклоннический, частью магометанского исповедания, тоже подчиненный московскому государю». Об этом же упоминал и Александр Гваньини в своем «Описании».

Современный мордовский историк профессор Абрамов также писал по этому поводу: «Как показывают имеющиеся документы, почти все мордовские князья переходили в христианство из ислама, причем мусульманскими были не только мокшанские князья (их можно было посчитать мишарями или даже татарами), но и феодалы из чисто эрзянских мест, например, вышеназванные арзамасские мурзы Мустофины, или князья Баюшевы, чье эрзянское происхождение не вызывает сомнений. С учетом указания Рубука на мусульманство Мердас и более чем двухсотлетнего пребывания в составе Золотой Орды, где ислам являлся государственной религией, это явление вполне естественно».

Также и бесермяне, потомки ставших мусульманами еще в булгарский период удмуртов, еще в 1744 году упоминались как мусульмане, проживающие вместе с чепецкими татарами. Дальнейшая консолидация чепецких татар и бесермян была прервана в период 1725-62 гг., когда произошло крещение значительной части бесермян. К 1762 г. 53% бесермян, проживавших в Слободском и Глазовском уездах, уже числились новокрещеными.

В условиях сурового административного контроля за новокрещеными это привело к тому, что с кон. XVIII – нач. XIX вв. крещеные бесермяне значительно отдалились от татар-мусульман и получили условия для более тесного контакта с принявшими крещение удмуртами. Другая часть бесермян осталась верной исламу и начала быстро смешиваться с татарами-мусульманами, существенно пополнив их число.

В то же время у удмуртов шел и обратный процесс возвращения в ислам из православия или язычества. В частности, исследователь Рыбаков в конце ХIX в. поднимает вопросы «христианского просвещения» «инородцев» Уфимской губернии и противодействия распространению среди них ислама. Он отмечает, что особой склонностью к переходу в ислам отличаются удмурты. По его словам, «вотяки многих деревень не только магометанствуют, но и построили уже мечети» и «эти вотяки — более ревностные магометане, чем татары».

Примером подобного прозелитизма может служить и обращение в ислам примерно в середине XIX столетия села Гарибашево, где поселился мулла Файзулла — удмурт, воспринявший ислам, который стал учить основам мусульманской веры как детей, так и взрослых. До его прихода в деревне уже было примерно 10-15 мусульман, но с началом деятельности Файзулла-муллы их численность возросла.

Постепенно почти все население села Гарибашево приняло ислам. Удмурты, воспринявшие ислам, меняли также собственную этничность на башкирскую/татарскую и переходили на татарский язык общения. К 1930-м годам удмурты, не ставшие мусульманами, проживали только в трех дворах, а в настоящее время их в селе вообще не осталось. Последняя жительница села, владевшая удмуртским языком, умерла в середине 1990-х годов.

Ислам также распространялся с XV века и у обских угров (ханты и манси). Находясь в близком соседстве с народами, исповедующими ислам, прежде всего сибирскими татарами, эти племена оказались под положительным влиянием исламских проповедников.

Проповедники использовали реки в качестве основных транспортных путей, – отмечает доктор исторических наук Главацкая, – поэтому и направления распространения ислама среди хантов и манси совпадали с руслами рек. Наиболее серьезному воздействию подверглись манси, жившие вдоль Туры и Тавды, и ханты бассейна Иртыша и его притоков.

В рукописи украинского полковника Григория Новицкого, отправленного в ссылку в Сибирь в начале XVIII века и помогавшего христианским миссионерам, сообщалось о том, что до появления православной миссии в некоторых волостях уже был ислам.

В частности, деятельность мусульманского проповедника в Бурейковых юртах привела, по словам Новицкого, к тому, что население этих юрт стало исповедовать ислам, «начата себе нарыцати бесурманы... и воздвигоша кличи» (минареты).