«Непонятная» диалектика регионализма
История регионалистского движения в Петербурге и области с 1990-х годов напрямую соотносится со становлением новейшего европейского регионализма – как концепции и стратегии внутри объединявшегося тогда Евросоюза. В 1994 году Совет Европы принял Хартию местного самоуправления, а в 1996-м Ассамблея регионов Европы – Декларацию о регионализме. И неудивительно, что до Петербурга – как «самого европейского города России» – эти веяния по традиции дошли раньше других.
Диалектика ЕС состояла в сочетании новых, общеевропейских структур с развитием регионалистских движений в разных странах. Причем парадокс состоит в том, что они не противоречат друг другу, но вполне находят общий язык. Великобритания, как известно, вышла из Евросоюза, однако Шотландская национальная партия, обладающая большинством в местном парламенте, продолжает оставаться сторонницей единства ЕС и требует нового референдума. Каталонские регионалисты, добивающиеся независимости от Испании, тем не менее, совсем не желают выходить из Евросоюза, но напротив, в будущем видят Каталонию его равноправным участником.
Любопытно, что их лидер Карлес Пучдемон, преследуемый испанским судом, получил политическое убежище в Бельгии, что выглядит беспрецедентным для отношений стран ЕС. И вообще примечательно, что «столицы» Евросоюза Брюссель и Страсбург, где располагаются его руководящие органы, находятся, соответственно, первая на границе Фландрии и Валлонии, а вторая – в Эльзасе, то есть в тех областях, где достаточно сильны регионалистские движения.
Шотландский социолог Роланд Робертсон называет такое сочетание интересным неологизмом «глокализация», совмещающим в себе глобальные и локальные тенденции. Однако если в Евросоюзе общеевропейские структуры поладили с регионалистами, то в России сторонники укрепления центральной власти («федералы») оказались резкими политическими противниками тех, кто отстаивает принципы реальной федерации с ее высоким уровнем регионального самоуправления. И в этом еще один парадокс, свидетельствующий о том, что нынешняя Россия является федерацией лишь «на бумаге», в своих конституционных положениях, которые к реальности относятся весьма косвенно.
Например, в таких федерациях, как США и ФРГ, большинство налогов остается в самих штатах и землях, и региональные власти свободно избираются гражданами, а не столица назначает в регионы своих «наместников». Однако если в России кто-то потребует аналогичного порядка, он будет немедленно обвинен в желании «распада страны».
Как ни удивительно, но многие известные московские политологи, хоть провластные, хоть оппозиционные, совершенно не понимают термина «регионализм», о котором в мире существует масса научно-иследовательской литературы. И политологи, и официальная пропаганда напрямую отождествляют регионализм с сепаратизмом, хотя это довольно разные явления. В нашем давнем интервью один из представителей ингерманландского регионалистского движения Виктор Шаву так объяснял эту разницу:
«Нам не столь важно: входит наша родина Ингрия (Ингерманландия) в состав России, в состав Евросоюза, в состав какого-то другого союза, федерации, конфедерации, или полностью независима. Главное, чтобы гражданам были обеспечены достойный уровень жизни, демократия, выборность всех ветвей власти, соблюдение региональных интересов. Всего этого можно достичь в составе любого вышеперечисленного государственного образования. Однако если эти права народу не предоставлены, то он имеет право на самоопределение».
Среди ингерманландских регионалистов можно встретить различные точки зрения, но пожалуй, общий для них принцип звучит так: объединение Санкт-Петербурга и Ленинградской области в один субъект федерации, придание ему республиканского статуса под историческим именем Ингрия (Ингерманландия).
Как можно заметить, в этом тезисе нет никакого «сепаратизма», которого российские власти так опасаются. Но вместе с тем – есть открытая историческая перспектива…
Творческое создание нации
Необходимость объединения города и области регионалисты объясняют тем, что экономически и культурно эти два ныне официально раздельных региона абсолютно взаимосвязаны. А республиканский статус в России дает жителям региона больше полномочий, чем даже «город федерального значения», которым ныне является Петербург. Кстати, еще в 1993 году был проведен опрос населения о повышении статуса Санкт-Петербурга до уровня республики в составе Российской Федерации. «За» высказалось 75 % горожан. Но затем этот опрос оказался кремлевской властью просто «забыт»…
Власть признала лишь предыдущий опрос, 1991 года, о возвращении Санкт-Петербургу его исторического имени. Однако при этом забыла переименовать окружающую его область, которая поныне так и осталась Ленинградской. Возможно, именно этот абсурдный контраст и заставил краеведов задуматься о «настоящем» имени своего региона.
Вскоре его вспомнили, и оно довольно быстро стало популярным. Ингрией (или Ингерманландией) этот край назывался задолго до его включения в Российскую империю. Он то был самостоятельным, то входил в Новгородскую республику или Швецию. И первым его названием в составе России при Петре I стало «Ингерманландская губерния».
Кстати, с легкой руки Пушкина укоренился стереотип, будто бы Петербург был основан «на берегах пустынных волн», хотя в действительности он является историческим продолжением ингерманландского города Ниеншанц, существовавшего на впадении реки Охты в Неву. И нынешние краеведы требуют от власти возведения здесь археологического музея.
А выдвигая политические лозунги, краеведы превращаются в регионалистов. Первым из этих лозунгов является региональное самоуправление, причем оно превосходит любую этнонационалистическую риторику. Ингерманландские регионалисты и имперски настроенные москвичи могут быть этнически русскими, но политически между ними пролегает пропасть, которую можно сопоставить с историческим противостоянием борцов за независимость США и британских имперцев, которые говорили на одном, английском языке.
Регионалисты – сторонники гражданской нации, которая вполне может быть полиэтнической. Как, собственно, в Ингрии исторически и наблюдалось, когда шведские, финские и славянские поселения располагались чересполосно. Нынешнюю ситуацию, когда в регионе доминирует русский язык, регионалист Павел Мезерин предлагает сравнивать с историческим опытом Ирландии, которая говорит на английском языке, но при этом использует его для глобальной популяризации своих уникальных брендов и полностью сохраняет собственное национальное самосознание. Однако, по его мнению, местные языки коренных народов Ингрии должны, безусловно, защищаться и развиваться.
Некоторые споры в кругах ингерманландских регионалистов вызвал состоявшийся в текущем году перенос столицы Ленинградской области из Санкт-Петербурга в небольшой город Гатчина. Конечно, они петербургские патриоты, но все же стараются мыслить интересами единого региона, и потому многие из них разумно полагают, что все властные полномочия нельзя стягивать в крупнейший мегаполис.
Иначе есть опасность воспроизведения имперской ситуации, когда страна разделяется на гигантскую столицу, которая решает все за всех, и бесправную «провинцию». В свое время Мустафа Кемаль, перенеся столицу Турции из Стамбула в Анкару, руководствовался схожей логикой.
Еще любопытно отметить, что в ингерманландском движении довольно много творческих людей – журналистов, художников, музыкантов и т.д. Их идеалистические взгляды порой могут показаться далекими от прагматики, однако они все же работают на популяризацию исторического имени региона. Словом «Ингрия» сегодня называются спортивные клубы, бизнес-центры, отели и т.д.
У лидера рок-группы «Электрические партизаны» Вадима Курылева есть песня «Вольная Ингрия», которая для многих звучит весьма радикально:
Этот музыкант придерживается левоанархических взглядов, хотя в ингерманландском движении есть и свои правые деятели. Однако это не мешает регионалистам находить между собой общий язык, а на вопросы о политических разногласиях они обычно отвечают, что «отложили их до свободных выборов в парламент Ингрии».
Репрессии и перспективы
Ингрия с Санкт-Петербургом – это индустриально развитый и туристически привлекательный регион. Однако в нынешней, гиперцентрализованной, российской системе он также низведен на «провинциальный» уровень – городом и областью фактически правят кремлевские наместники, а большинство налогов уходит в Москву.
В нынешней ситуации ингерманландские регионалисты воздерживаются от официальной регистрации своего движения, что могло бы повлечь за собой политические репрессии по отношению к его лидерам. Но предпочитают существовать в сетевом формате, причем их группы в различных соцсетях насчитывают десятки тысяч подписчиков.
Этот глобально открытый формат являет собой полную структурную противоположность режиму путинской «вертикали власти». Возможно, для большинства россиян, все еще живущих под влиянием имперской пропаганды, слово «Ингрия» звучит экзотично. Но наверное, для древних римлян такой же экзотикой показались бы имена будущих стран – Италия, Франция, Испания…
